Дегре срывающимся голосом прочитал заключение некоего Малентона, врача при Бастилии, в котором говорилось, что, будучи вызван в камеру заключенного, имени которого он не знает, но помнит, что лицо его было обезображено большими шрамами, он обнаружил на теле больного множество воспалившихся ранок, которые явились, судя по всему, следствием глубоких уколов булавкой.

И в полной тишине, наступившей после прочтения этого документа, адвокат медленно, чеканя каждое слово, сказал:

– А теперь, господа, наступило время выслушать великий голос, чьим недостойным рупором я являюсь, тот голос, что всегда оставался в стороне от всей человеческой низости и, неся свою правду верующим, всегда старался сохранить благоразумие. Наступило время мне, смиренному клерку, предоставить слово церкви. Вот что она говорит вам.

Дегре развернул большой лист бумаги и стал читать.

– «В ночь на 25 декабря сего 1660 года в тюрьме парижского Дворца правосудия была совершена процедура изгнания беса над господином Жоффреем де Пейраком де Моран, обвиненным в сговоре и сношениях с сатаной. Ввиду того что, согласно канонам римской церкви, истинно одержимые демоном должны обладать тремя сверхъестественными дарами: первое – знание языков, которых они не учили, второе – даром знать и угадывать все тайное, третье – сверхъестественной силой тела, мы, единственный законный уполномоченный церковным римским судом на всю Парижскую епархию Великий заклинатель, а также мои помощники – два священнослужителя нашей святой конгрегации, в ночь на 25 декабря 1660 года подвергли заключенного Жоффрея де Пейрака допросу и процедуре в строгом соответствии с римским требником, на основании которых мы пришли к следующим выводам: что обвиняемый знает только те языки, которые изучал, и совершенно не понимает, в частности, ни древнееврейского, ни халдейского, которые знают двое из нас; что, этот человек оказался весьма ученым, но отнюдь не прорицателем; что он не проявил никакой сверхъестественной силы тела, но зато нами были обнаружены у него глубокие гнойные ранки, следствие уколов, и старые увечья. Мы заявляем, что подвергшийся испытанию Жоффрей де Пейрак отнюдь не является бесноватым…» Далее следуют подписи преподобного отца Кирше, члена иезуитского ордена. Великого заклинателя Парижской епархии, а также преподобных отцов Марсана и Монтенья, которые присутствовали при процедуре.

Тишина была такая, что можно было услышать, как муха пролетела. Изумление и смятение зала достигли предела, но никто не шелохнулся, никто не произнес ни слова.

Дегре посмотрел на судей.

– После голоса церкви что могу добавить я? Господа судьи, сейчас вы вынесете приговор. Но по крайней мере вы сделаете это, зная твердо, что церковь, во имя которой хотят, чтобы вы осудили этого человека, не признает его виновным в колдовстве, в преступлении, за которое его предали суду… Господа, я оставляю вас наедине с вашей совестью.

Дегре не спеша взял свою шапочку, надел ее и спустился с кафедры.

Тогда вскочил судья Бурье, и его пронзительный голос прорезал тишину:

– Пусть придет отец Кирше! Пусть он придет сам! Пусть он даст свидетельство по поводу процедуры, проведенной негласно, тайно от правосудия, а потому вызывающей подозрение по многим пунктам.

– Отец Кирше придет, – очень спокойно ответил, Дегре. – Он уже должен был быть здесь. Я послал за ним.

– А я говорю вам, что он не придет, – прокричал Бурье, – потому что вы солгали, вы от начала до конца придумали эту невероятную историю о тайной процедуре «изгнания беса», чтобы воздействовать на воображение судей. Вы хотите, прикрывшись именами почтенных представителей церкви, повлиять на приговор. Конечно, подлог все равно обнаружился бы, но слишком поздно.

Молодой адвокат, вновь обретя свойственную ему живость, кинулся к Бурье.

– Вы оскорбляете меня, сударь. Я не подделываю документов, как вы. Я помню клятву, которую дал перед советом королевского ордена иезуитов, когда получал свое звание.

Публика снова зашумела. Массно встал, пытаясь что-то сказать, но в общем шуме слышался только голос Дегре:

– Я требую… я требую отложить заседание на завтра. Даю клятву, что отец Кирше подтвердит свое заявление.

И в этот момент хлопнула дверь, выходившая во двор, струя холодного воздуха вместе со снегом ворвалась в зал. Все повернулись в ту сторону и увидели в дверях двух покрытых снегом стражников. Стражники расступились, пропуская вперед изысканно одетого коренастого смуглого человека, который, судя по тому, что его Парик и плащ были почти сухими, приехал в карете.

– Господин председатель, – сказал он хриплым голосом, – я узнал, что, несмотря на поздний час, заседание суда еще продолжается, и счел необходимым сделать важное, на мой взгляд, заявление…

– Мы вас слушаем, господин начальник полиции, – в недоумении проговорил Массно.

Повернувшись к защитнику, начальник полиции господин д'Обре сказал:

– Присутствующий здесь господин Дегре обратился ко мне с просьбой отдать приказ о розыске находящегося в Городе преподобного отца-иезуита по имени Кирше. Я разослал своих людей в те места, где он мог быть, но никто его там не видел, и тут мне доложили, что среди плывущих по Сене льдин был обнаружен труп утопленника и увезен в морг Шатле. Я отправился туда в сопровождении священника-иезуита из Тампля. Тот без колебаний опознал в погибшем своего собрата отца Кирше. Смерть, судя по всему, наступила сегодня на рассвете…

– Итак, вы идете даже на преступление! – прорычал Бурье, вытянув руку в сторону Дегре.

Остальные судьи о чем-то взволнованно спорили с Массно. Толпа орала: «Хватит! Пора кончать!»

Анжелика, ни жива ни мертва, не могла даже понять, к кому относятся эти выкрики. Она заткнула руками уши. Но тут же, увидев, что Массно поднялся, опустила руки и напрягла слух.

– Господа, – сказал председатель, – заседание продолжается. Ввиду того что главный свидетель защиты преподобный отец-иезуит Кирше, названный господином адвокатом в последнюю минуту, только что найден, мертвым и господин начальник полиции, присутствующий здесь, не обнаружил на трупе никаких документов, которыми бы отец Кирше посмертно подтвердил заявление адвоката Дегре, а также ввиду того, что один лишь преподобный отец Кирше мог придать авторитетность так называемому акту о тайно произведенной процедуре, суд считает наиболее разумным… признать этот документ несуществующим и недействительным и удаляется на совещание.

– Не делайте этого! – отчаянным голосом прокричал Дегре. – Отложите вынесение приговора! Я найду свидетелей! Отца Кирше убили!

– Вы убили! – бросил Бурье.

– Успокойтесь, мэтр Дегре, – сказал Массно, – доверьтесь решению судей.

– Сколько длилось совещание – всего несколько минут или целую вечность?

Анжелике показалось, что судьи в своих квадратных шапочках и красных и черных мантиях даже не пошевелились, что они находятся здесь уже давным-давно и никогда отсюда не уйдут. Но только теперь они не сидели, а стояли. Губы председателя Массно шевелились. Дрожащим голосом он заговорил:

– Объявляю именем короля: Жоффрей де Пейрак де Моран обвинен и признан виновным в таких преступлениях, как похищение, безбожие, обольщение, магия, колдовство и другие мерзкие дела, перечисленные во время процесса, во искупление коих он будет отдан в руки палача, отведен на площадь Собора Парижской богоматери, где принесет публичное покаяние с непокрытой головой, босой, с веревкой на шее, держа горящую свечу весом в пятнадцать фунтов. После этого он будет препровожден на Гревскую площадь и заживо возведен на костер, разложенный для этой цели, и будет гореть до тех пор, пока его тело и кости не сгорят дотла и не превратятся в пепел, который будет развеян по ветру. Все его состояние будет конфисковано и перейдет в королевскую казну. А до сожжения он будет подвергнут пытке обычной и чрезвычайной. Объявляю: саксонец Фриц Хауэр признан его сообщником и во искупление своей вины приговорен к казни через повешение, и он будет висеть на виселице, воздвигнутой для этого на Гревской площади, до тех пор, пока не наступит смерть. Объявляю: мавр Куасси-Ба признан его сообщником и во искупление своей вины приговорен к пожизненной каторге.